Протоиерей Владислав Цыпин
    (МДАиС, Москва)

    Православная Церковь в Польше между первой и второй мировой войной

    Большая часть православных русских, оставшихся на исходе I мировой и гражданской войны за пределами Советского государства, оказалась подданными Речи Посполитой, восстановленной в результате мировой войны и гибели трех империй. Бездарно проигранная командованием Красной армии война с Польшей прочертила границу далеко к востоку от Западного Буга, который является исторически сложившейся естественной границей между двумя народами: польским и русским, если, конечно, слово "русский" применять и к украинцам, и к белорусам. По Рижскому договору от 18 марта 1921 года в состав нового Польского государства вошли 7 западных уездов Волынской губернии, западные и южные (полесские) уезды Минской губернии, Гродненская губерния, Виленская губерния, на северную часть которой, включая саму Вильну, претендовала Литва; Холмщина, Подлясье. От распавшейся Австро-Венгрии Речи Посполитой досталась Галиция, населенная по преимуществу русскими. Существуют разные статистические оценки численности православного населения Польши ко времени ее восстановления: от 3,5 до 5 миллионов человек.
    До первой мировой войны на территории, входящей в состав Польши, находилось 4 епархии: Варшавская, Холмская, Виленская, Гродненская, а также большая часть Волынской с викарной кафедрой в Кременце и часть Минской епархии. Вошедшая в состав Польши Галиция населена была главным образом униатами: но помимо униатов-русских и католиков латинского обряда там жило несколько десятков тысяч православных. В 1918 г. в Православие, к вере предков, вернулось 25 тысяч лемков в Перемышльском повете. В зависимости от политической ориентации и особенностей этнического самосознания униаты Галиции разделялись на русинов, помнивших о своих русских корнях, и украинцев. Польские власти разделяли своих русских подданных на несколько национальных групп: украинцев, русин, росийских с одним "с" и эмигрантов. Некоторые из русских числились поляками. В документах большинства белорусов, тех, кого не записали росийскими или поляками, в графе национальность делался прочерк, который следовало, очевидно, понимать так: пока национальности не имеет, но есть надежда, что впоследствии станет поляком.
    На территории Польши находилось несколько архиереев. Виленской епархией управлял епископ Елевферий (Богоявленский), племянник священномученика Владимира (Богоявленского), митрополита Киевского. Правда, только 6 февраля 1922 г., когда Виленский округ вошел в состав Польши, он оказался на польской территории. На епископа Белостокского Владимира (Тихоницкого) возложено было Патриархом Тихоном окормление всей Гродненской епархии. Часть Волынской епархии, отходившая в пределы Польского государства, находилась под управлением викарного епископа Кременецкого Дионисия (Валединского). Для окормления церквей Полесья Святейший Патриарх Тихон направил в Пинск епископа Пантелеимона (Рожновского), который по отцу имел польское происхождение. Назначенный на Варшавскую кафедру митрополит Серафим (Чичагов) не получил от польских властей разрешения на пребывание в Польше.
    Польские власти стремились оторвать православные епархии на своей территории от Московской Патриархии. Свои попытки устроить в Польше независимую от Москвы православную юрисдикцию они начали с контактов с епископом Белостокским Владимиром. Но путь к правильному устроению церковной организации в Польше он видел в сохранении канонической зависимости от Патриархии и в созыве Всепольского собора. И то, и другое не соответствовало видам правительства Польши. Вполне очевидным стало для польской власти, что они не могут рассчитывать на епископа Владимира, после того как он без согласования с Польскими властями, но исполняя поручение Святейшего Патриарха Тихона, рукоположил во епископа Бяло-Подлясского Сергия (Королева) с возложением на него временного управление Холмской епархией. Власти Польши не признали законности рукоположения, и епископ Сергий вынужден был жить в Яблочинском монастыре преподобного Онуфрия, не имея возможности исполнить возложенное на него послушание.
    Контакты правительства с епископом Владимиром прекращались. Новым кандидатом правительства на возглавление Православной церкви в Польше стал епископ Кременецкий Дионисий (Валединский). Министерство культов пригласило его в июне 1921 года в Варшаву для обсуждения проекта устроения высшего церковного управления в Польше. Но вскоре после этого в Польшу, после предварительного согласования с польскими властями, приехал архиепископ Минский Георгий (Ярошевский), который эмигрировал из России вместе о разбитыми войсками А. И. Деникина. Он оказался не менее сговорчивым архиереем, чем епископ Дионисий, а преимущество его перед Дионисием заключалось в иерархическом старшинстве. Резиденция предполагаемого главы Польской церкви устроена была в Варшаве, недалеко от территории, где компактно проживали православные подданные Речи Посполитой. Министерство культов пригласило к Варшаву трех архиереев: архиепископа Георгия, епископов Дионисия и Пантелеимона - для решение комплекса вопросов, связанных с устроением Православной церкви в Польше. Епископы Владимир (Тихоницкий) и Сергий (Королев) в этой встрече не участвовали. Министр культов откровенно заявил русским архиереям, что вмешательство иностранных церковных властей, иными словами, Московской Патриархии, в церковную жизнь Польши нежелательно. Архиереи выразили готовность идти к автокефалии Православной церкви в Польше, но при условии, что этот путь будет санкционирован законной Патриаршей властью.
    В августе 1921 г. польское правительство передало Патриарху Тихону через посланника в Москве Филипповича свою заинтересованность в автокефальном устройстве Православной церкви в Польше. Святейший Патриарх готов был к компромиссу. 15 сентября 1921 года Определением Священного Синода главе Православной церкви в Польше сообщались полномочия окружного митрополита. Поместный Собор 1917-18 гг. издал определение об объединении епархий Русской Церкви в митрополичьи округа. Патриарх Тихон своим Указом от 27 сентября назначил владыку Георгия своим экзархом в Польше, правда, без перемещения его на Варшавскую кафедру, которую по-прежнему занимал не имевший возможности выехать за границу митрополит Серафим (Чичагов) [1] . В своем послании архиепископу Минскому Георгию (Ярошевскому) Святейший Патриарх, ввиду затрудненности сношений Патриархии с польскими епархиями, даровал Церкви в Польше права автономии.
    Между тем, в православном епископате Польши обнаружились разногласия. Образовались две группировки, одна из которых сочувствовала видам польского правительства относительно автокефалии, другая же дорого ценила канонические юрисдикционные связи с Матерью-Церковью и видела в православных, живущих в Польше, часть единого русского народа, разделенного беззаконно образовавшимися в результате смуты границами. К группе автокефалистов принадлежали архиепископ Георгий (Ярошевский) и епископ Дионисий (Валединский). В оппозиции к ним находился весь остальной епископат. Духовенство и народ Волынской епархии, во главе которой стоял епископ Дионисий, не разделяли его ориентации. Дело дошло до того, что около 85 приходов на Волыни вышли из повиновения ему, причем одни приходы объявили, что они остаются в юрисдикции архиепископа Житомирского (Житомир, оказавший на советской территории, был ранее епархиальным центром для всей Волыни), другие же хотели перейти в юрисдикцию Гродненского архипастыря, обязанности которого исполнял тогда епископ Белостокский Владимир. Но благодаря поддержке, которую в тот момент оказала епископу Дионисию братия Почаевской Лавры, находившаяся по указу Патриарха Тихона тогда под его началом, епископ Дионисий сумел сохранить власть над епархией. В октябре 1921 года в Почаевской Лавре состоялось епархиальное собрание, на котором решено было ходатайствовать о возвышении Кременецкой кафедры, которую занимал владыка Дионисий, в ранг епархиальной; кроме того, на собрании постановили открыть викарную кафедру в Луцке, а также начать издание церковной газеты на украинском языке. Между тем самый ревностный сторонник автокефалии, архиепископ Георгий, тщетно пытался преодолеть разногласия среди епископата. В сентябре 1921 года он встретился в Гродно с владыками Елевферием и Владимиром. На 1 октября намечено было созвать архиерейский собор в Почаеве. Но епископы белорусских епархий не пожелали прибыть в Почаев, и Собор не состоялся. 24 января 1922 года архиепископ Георгий созвал архиерейский собор в Варшаве. Помимо трех архиереев: владык Георгия, Дионисия и Пантелеимона, к которым впоследствии, только под давлением польских властей, присоединился и епископ Владимир, в деяниях Собора участвовал также секретарь Синода Александр Иноземцев, который был спутником архиепископа Георгия во время его бегства из России; ректор Волынской семинарии протоиерей Александр Громадский, которого вскоре после пострига с именем Алексий хиротонисали во епископа Луцкого; и начальствующий над православным военным духовенством Василий Мартиш. Министерство культов на соборе представлял Пекарский. Усилия Пекарского в переговорах с православными архиереями направлены были главным образом на то, чтобы вынудить их подписать так называемые "Временные правила" (составленные в министерстве), которыми предусматривался далеко идущий государственный контроль за жизнью Православной церкви в Польше. 30 января "Временные правила" были подписаны всего двумя архиереями: владыками Георгием и Дионисием. Епископы Владимир и Пантелеимон, участвовавшие в заседании собора, отказались поставить свои подписи под документом, ущемлявшем права православных в Польше.
    Между тем, в тот же день 30 января 1922 г. Патриарх Тихон издал указ о переводе архиепископа Георгия на Варшавскую кафедру и возведении его в сан митрополита [2] ; стало очевидным, что нет никакой возможности добиться от польских властей разрешения на въезд в Варшаву митрополита Серафима (Чичагова), который имел стойкую репутацию крайне правого по своей политической ориентации. Но титулярное возвышение владыки Георгия отнюдь не означало поддержки его намерений со стороны Патриарха; ибо в соответствующем указе уже не упоминается ни церковная автономия, ни его экзаршие права. Следовательно, на основании указа Патриарха он стал всего лишь одним из епархиальных архиереев в Польше, без всяких юрисдикционных прав по отношению к другим епархиальным архиереям на территории Польского государства или заменявшим их временно управляющим епархиями архипастырям. Арест Святого Патриарха Тихона использован был митрополитом Георгием как еще один довод в пользу провозглашения автокефалии. На заседании архиерейского Синода 14 июня 1922 г. в Варшаве под председательством митрополита Георгия и при самом деятельном участии правительства Польши было решено, что "ввиду церковной смуты и развала в России не может быть возражений против автокефалии Православной Церкви в Польше", но необходимым условием для ее провозглашения ставилось "благословение на автокефалию Польскому правительству - (именно так. - прот. В. Ц.) от Константинопольского и других Патриархов, а также от глав автокефальных церквей (Греческой, Болгарской и Румынской), а также от Московского Патриарха в случае его возвращения к церковному управлению и если в России не будет упразднено Патриаршество" [3] .
    Решение это, обозначавшее условное учреждение автокефалии, принято было очевидным меньшинством, которое в связи с новой волной антицерковного террора в России лишалось практической защиты со стороны Патриархии. Епископ Владимир и архиепископ Елевферий (Богоявленский) по приговору церковного суда, состоявшего из епископов, подчинившихся диктату польской власти, были уволены со своих кафедр.
    Путь к автокефалии, окончательно выбранный митрополитом Георгием, его безусловное подчинение диктату польской власти у части православных в Польше вызвали крайнее ожесточение. Ректора Волынской духовной семинарии архимандрита Смарагда (Латышенко) действия митрополита Георгия и архиепископа Дионисия толкнули на отчаянно безумный шаг: 6 февраля 1923 г. он в митрополичьей резиденции несколькими выстрелами убил митрополита Варшавского. Как позже выяснилось на процессе, в его намерение входило и убийство архиепископа Дионисия, который также тогда находился в резиденции, но он спрятался в шкафу и тем спас себе жизнь.
    Архимандрит Смарагд, который считался одним из самых последовательных, энергичных и образованных противников автокефалии, был лишен сана и осужден на 10 лет тюремного заключения. Отбыв их полностью, он в 1935 г. выехал в Чехословакию. Убийство митрополита Георгия явилось, вопреки замыслу его исполнителя, ударом не по автокефалистам, а по их противникам. Вначале, правда, у польских автокефалистов возникло каноническое затруднение для избрания нового митрополита и конституирования нового состава Синода, ибо, по канонам, для соборного решения требуется участие по крайней мере трех епископов. Для преодоления затруднений в викарные епископы Люблина был хиротонисан архимандрит Антоний (Марценко), русский эмигрант польского происхождения по отцу. 27 февраля состоялось избрание нового митрополита, им стал, естественно, архиепископ Волынский и Кременецкий Дионисий. О результатах выборов польский Синод в Москву не докладывал, а через правительство Польши направил материалы избирательных заседаний Константинопольскому Патриарху Мелетию на утверждение. Константинопольский Патриарх утвердил их. 29 апреля 1923 г. в монастыре Богоявления г. Кременца состоялась интронизация митрополита Дионисия как главы Церкви с титулом "митрополита Варшавского и Волынского, и всей Православной Церкви в Польше и священноархимандрита Почаевской Успенской Лавры". Новый глава Церкви действовал в таком же полном согласии с видами правительства, как и его предшественник. Возглавлявший оппозицию архиепископ Елевферий (Богоявленский), арестованный и высланный польскими властями из Польши в Литву, продолжал управлять своей епархией из Каунаса (Ковно) и требовал от духовенства своей епархии не подчиняться митрополиту Дионисию. Чтобы взять под контроль Виленскую епархию, митрополит Дионисий еще раньше направил в Вильну викарного епископа Луцкого Алексия (Громадского). Но вскоре после этого правящим архиереем в Вильну назначен был бежавший из Советского Союза архиепископ Одесский Феодосий (Феодосиев), а Алексий (Громадский) перемещен на Гродненскую кафедру, от управления которой был устранен епископ Владимир (Тихоницкий). Таким образом все кафедры оказались занятыми епископами, готовыми к сотрудничеству с польскими властями. С этих пор все начинания митрополита Дионисия без затруднений проходили через Синод и безропотно принимались епархиальными властями. Но планы польского правительства и подчинившегося его политике епископата могли рухнуть в случае освобождения Патриарха Тихона и возвращения его к кормилу Высшей церковной власти. Когда Святейший Патриарх лишен был свободы, православные епископы Польши многократно протестовали против гонений на Церковь в Советском Союзе, высказывались в защиту плененного Первосвятителя. От имени миллионов православных граждан Польши митрополит Дионисий направил телеграмму Президенту Польской республики, в которой просил потребовать от советской власти освобождения Патриарха. Но когда Святитель Тихон вернулся к церковному управлению, митрополит Дионисий был повержен в смущение. На заседании Синода, состоявшегося в Почаеве 12 сентября 1923 г., решено было при первой возможности поздравить Патриарха Тихона и сообщить ему об изменениях, которые произошли за время его ареста в Польской Православной Церкви. Но когда 12 ноября митрополит Дионисий отправил в Москву поздравительное послание, в нем не содержалось почти никакой информации о происшедшем. Поэтому информацию Патриарх Тихон получил от епископов-оппозиционеров.
    23 мая 1924 г. он направил письмо митрополиту Дионисию, в котором резко осуждал его за самочинное отделение Православной Церкви в Польше от Всероссийского Патриарха и переход в юрисдикцию Константинопольской Патриархии. Относительно самостоятельности Православной Церкви в Польше Первосвятитель считал, что она возможна лишь после тщательного исследования Всероссийским Церковным Собором всех обстоятельств и с соблюдением канонических норм, регламентирующих переход Церкви к самостоятельному существованию. В заключение Патриарх Тихон потребовал от митрополита Дионисия отчета обо всем, что произошло в Православной Церкви в Польше после мая 1922 г [4] .
    Помимо реакции Патриарха, перспективы сторонников автокефалии осложнились и с другой стороны; в простом верующем народе, мало осведомленном о делах иерархических, острое недовольство было вызвано готовностью послушного польскому правительству епископата перейти на новый календарь. В июле 1923 г. Священный Синод просил министерство культов разрешить православным военнослужащим и государственным служащим иметь выходные дни в великие праздники по юлианскому календарю. В ответ на это ходатайство министерство культов рекомендовало священнослужителям Православной Церкви перейти на григорианский календарь. Священный Синод обратился по календарному вопросу в Константинополь. В марте 1924 г. оттуда пришел ответ, что Патриарх Григорий VII ввел новый календарный стиль в Великой Константинопольской Церкви и благословляет введение новоюлианского (по существу, григорианского) календаря в Польше. На совещании православных епископов в Варшаве 12 апреля 1924 г. было объявлено о введении нового календаря в Православной Церкви в Польше. Проведению календарной реформы энергично содействовали польские чиновники, которые подвергали жестким репрессиям тех приходских священников, которые отказывались совершать богослужения по новому календарю.
    Противники календарной реформы получили энергичную поддержку со стороны польских парламентариев православного исповедания. Православные послы сейма и сенаторы составили и распространили в народе меморандум с резким протестом против календарного насилия над совестью православных граждан Польского государства. В среде простого народа, у крестьян Волыни и Западной Белоруссии меморандум этот вызвал сочувственный отклик. Противников перемены календарного стиля возглавил настоятель Жировицкого монастыря в Гродненской епархии, выходец из Почаевской лавры архимандрит Тихон (Шарапов). Он начал кампанию сбора подписей среди благочестивых прихожан под обращением к митрополиту с острой критикой нового стиля. 30 июня 1924 г. его вызвали в министерство культов, после чего он был лишен своей должности, и ему запретили священнослужение. Тогда он перебрался в Волынскую епархию, посетив затворившегося в Дерманском монастыре епископа Владимира и получив от него одобрение своих действий. Его борьбу за юлианский стиль поддерживал также уволенный на покой епископ Пантелеимон (Рожновский). После этого он вернулся в Жировицы и совершал там при стечении большой массы благочестивых прихожан богослужения в кладбищенской церкви. Свои действия он оправдывал тем, что настоятель Жировицкого монастыря поставлен Патриархом Тихоном. В Дерманском монастыре епископ Владимир тоже совершал богослужения, несмотря на протесты и жалобы митрополиту Дионисию со стороны настоятеля обители. Подобным образом поступал и епископ Пантелеимон в монастыре в Мельцах. Владыка Владимир состоял также в переписке с Московской Патриархией, и можно предполагать, что в Патриархии обдумывали вопрос о поставлении его на Варшавскую кафедру митрополитом. Теряя авторитет в народе, митрополит Дионисий созвал 16 августа 1924 г. в Почаеве заседание Синода, чтобы выработать программу экстренных мер по урегулированию сложившейся ситуации. Епископы выступали за то, чтобы в календарном вопросе отступить и придерживаться впредь гибкой линии: там, где народ отказывался принимать новый стиль, благословлять совершение богослужения по юлианскому календарю [5] . С тех пор новый календарь остался в употреблении в Варшавском митрополичьем соборе и в православных церквах воеводств с польским большинством. На Волыни и в Белоруссии в православных церквах вернулись к юлианскому стилю. Решение Синода было, очевидно, согласовано с польскими властями. Министерство культов направило тогда же Волынскому воеводе распоряжение не допускать административного воздействия на приходы, где совершаются православные богослужения по старому календарю. Но другие меры правительства, призванные помочь Синоду справиться с ситуацией, имели резко административный характер. Архимандрит Тихон выслан был на родину, в Тулу, вскоре он был хиротонисан Патриархом Тихоном в епископа Гомельского. Вслед за этим последовала высылка не имевших польского гражданства епископов Владимира (Тихоницкого) во Францию и епископа Сергия (Королева) в Чехословакию. Перед высылкой епископ Сергий был вызван в Люблин - якобы для улаживания неких церковных дел, и там арестован. Епископа Владимира арестовали только при второй попытке, тайком: первый опыт его задержания был сорван собравшейся для его защиты толпой народа. Из оппозиционного епископата в Польше оставался только владыка Пантелеимон, которого не могли выслать из страны ввиду его польского гражданства, но вплоть до 1939 г. он оставался без кафедры. 6 августа 1924 года Синод составил послание Патриарху Тихону, носившее характер отчета. Главная мысль этого документа заключалась в том, что не произвол епископов, а сама жизнь подталкивает Православную Церковь в Польше к самостоятельности. Ответа от Святейшего Тихона на это послание не последовало. 13 ноября 1924 года после переписки с митрополитом Дионисием Константинопольский Патриарх Григорий VII вместе с Синодом дал благословение на учреждение автокефальной церкви в Польше.
    В изданном на основании этого постановления томосе весьма многозначительно говорилось: "Первое отделение от вашего Престола Киевской митрополии и православных митрополий Литвы и Польши, зависящих от нее, а также присоединение их к Святой Московской церкви произошло отнюдь не по предписанию канонических правил, а также не было соблюдено всего того, что было установлено относительно полной церковной автономии Киевского митрополита, носящего титул экзарха Вселенского Престола" [6] .
    Таким образом, Православная церковь в Польше рассматривалась в Константинополе как своего рода правопреемница Киевской митрополии, которая в конце ХVII столетия в действительности вполне правомерно и с согласия Вселенской Патриархии, но как интерпретировали этот переход в томосе (изданном два с половиной столетия спустя, в совершенно новой обстановке, когда Московская Патриархия была гонима и унижена) канонически не вполне безупречно перешла в юрисдикцию Московских Патриархов.
    Через четыря дня после принятия этого решения Патриарх Григорий скончался. Его преемник Константин VI 30 января 1925 г. известил все автокефальные церкви о состоявшемся определении. Но вскоре после этого он был выслан турецким правительством из Константинополя. И только его преемник Василий III отправил томос о даровании автокефалии в Варшаву. Цель правительства - оторвать русский православный народ в Польше от Московской церкви - таким образом была достигнута. Протесты против совершившегося акта не носили массового характера и главным образом исходили от православных жителей Белоруссии. В Гродно о непризнании автокефалии заявил протоиерей Лука Голод. Церковными властями он был запрещен в служении.
    В Вильне сенатор В. В. Богданович организовал общину, оставшуюся в юрисдикции Московской Патриархии. Ответом на это со стороны митрополита Дионисия и Синода было отлучение Богдановича от Церкви.
    В Московской Патриархии после кончины Патриарха Тихона обстановка складывалась крайне трудно, так что лишь 24 сентября 1927 года Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополит Сергий (Страгородский) направил послание митрополиту Дионисию, в котором подчеркивалось, что автокефалия может быть дарована Польской Церкви лишь ее законным кириархальным возглавлением - Московской Патриархией. В послании затребован был от правящего митрополита отчет о происшедшем. В своем ответе митрополиту Сергию, составленном 29 ноября 1927 г., митрополит Дионисий ссылался на признание польской автокефалии всеми Православными Церквами, и выразил надежду на то, что в будущем благословение на автокефалию будет получено и от Российской Православной Церкви [7] . Несколько неожиданно митрополит Дионисий получил поддержку и со стороны митрополита Антония (Храповицкого) и возглавляемого им Карловацкого Синода, который изменил свою прежнюю позицию по вопросу польской автокефалии. В декабре 1925 г. Синод в Карловцах выпустил постановление о возобновлении общения с Православной Церковью в Польше. Уязвимость статуса Карловацкого Синода, его стремление к территориально-административной независимости от Московской Патриархии, ставшее вполне откровенным после кончины Патриарха Тихона, подтолкнули митрополита Антония и его сторонников, несмотря на их российский патриотизм, к изменению ранее определившейся линии непризнания польской автокефалии. В апреле 1927 г. митрополит Дионисий вместе с епископом Алексеем (Громадским) отправились на Ближний Восток, где состоялась встреча с Патриархами Константинопольским, Александрийским, Антиохийским, Иерусалимским и архиепископом Афинским. Патриарх Константинопольский Василий III удостоил митрополита Дионисия титула "Блаженнейший", который приличествует главам автокефальных церквей [8] . Православная Церковь в Польше после ее незаконного автокефального устроения и частичной реорганизации епархиального деления состояла из 5 епархий: Варшавско- Холмской, во главе которой стоял глава Автокефальной церкви с титулом митрополита Варшавского и всей Польши. В императорской России это были с начала ХХ века две отдельные епархии, причем территория Холмской была, по инициативе, главным образом, архиепископа Евлогия, переведена из состава Царства Польского в состав собственно Российского государства; и это вполне соответствовало историческому прошлому края, но не вполне его национальному составу после столетий полонизации русского народа. Волынская епархия с кафедральным городом в Кременце явилась частью прежней дореволюционной Волынской епархии, кафедральный центр которой Житомир остался в пределах советской Украины. В состав Полесской епархии вошли приходы прежней Минской епархии, оказавшиеся за советско-польской границей. Гродненская епархия в основном соответствовала своему дореволюционному составу. Часть Виленской епархии находилась за пределами Речи Посполитой, на территории Литовского государства. Управлял ею с титулом архиепископа Виленского владыка Елевферий (Богоявленский). А Варшавская митрополия поставила на Виленскую кафедру другого архиерея архиепископа Феодосия (Феодосиева).
    Помимо епархиальных кафедр были открыты еще кафедры викарных епископов: Люблинская в Варшавской епархии, Луцкая и Острожская в Волынской, Камень-Каширская - в Полесской. Во всех православных епархиях насчитывалось около 1500 приходов и свыше 2000 приходских и приписных церквей - значительно меньше дореволюционного их числа на этой территории; 15 монастырей: 10 мужских и 5 женских - среди которых первенствовала Успенская Почаевская Лавра. Ее священноархимандритом именовался митрополит Варшавсккй. В белорусских землях важнейшими очагами монашеской жизни были Жировицкий Успенский монастырь в Гродненской епархии и Свято-Духовский в Вильне, в Подлясье - Яблочинский монастырь преподобного Онуфрия Великого. Кандидатов в клир готовили на богословском факультете в Варшаве и в двух духовных семинариях: в Вильне и Кременце на Волыни; существовала также иноческая школа в Почаевской Лавре и псаломщическо-диаконская школа в Яблочинской обители. Официальным языком обучения в двух школах был польский, на практике в большом употреблении оставался русский язык, предпринимались также попытки пользоваться украинским языком.
    Положение Православной Церкви в Польше существенным образом зависело от отношения к ней польского правительства, влиятельных политических сил, польского костела и Ватикана. Ни польские власти, ни костел, который на основании конкордата польского правительства с Ватиканом был привилегированной религией в Польше, ни Ватикан не заинтересованы были ни в расширении влияния Православной Церкви, ни в упрочении позиций Православия в Польше. Хуже того, Ватикан рассматривал Польшу как плацдарм для прозелитической экспансии в Россию.
    Предварительные шаги к осуществлению долгосрочного плана по расширению юрисдикции Ватикана на огромную территорию России предприняты были уже в год крушения императорской России. В 1917 г. папа Венедикт XV основал в Риме Папский Восточный институт, в котором готовили специалистов по христианскому Востоку, по миссионерству среди православных. Для изучении "восточного вопроса" своим нунцием папа направил в Польшу кардинала Ратти, впоследствии ставшего папой Пием XI. В Варшаве была учреждена Восточная миссия отцов иезуитов в Польше. Речь Посполитая должна была стать открытым полем по разработке методов приведения в послушание Риму православной России. Большевистские зверства подавали курии особую надежду на успех прозелитической миссии. Выступая в "Польском Восточном институте" через почти 20 лет после его основания с докладом "Католический апостолат в будущей России" иезуит доктор Швайгель сказал: "Большевики прекрасно подготовили путь католическим миссионерам, и одухотворенное состояние русского народа, его благочестие и страдания служат залогом успеха проповеди унии на просторах России" [9] . Став папой, Пий XI с его опытом служения в Польше, явился компетентным и энергичным организатором католического наступления на Востоке.
    Лучшим средством окатоличивания России тогда казалась уния. Ксендз Табиньский писал впоследствии в статье "В защиту дела унии", что главной причиной захвата коммунистами власти в России явилось то, что "Православие давно уже утратило свое влияние на народ" и что "единственным реальным средством в настоящем тяжелом духовно-культурном положении восточных земель является только уния настоящая, то есть католичество восточного обряда. Только она одна, хорошо поставленная и поддержанная, в состоянии спасти православный народ от религиозного безразличия и грозных последствий. Только уния может оживить в этих людях религиозный дух" [10] .
    Естественным очагом для распространения унии вначале на востоке Польши, а потом и за ее границами представлялась греко-католическая церковь в Галиции, возглавляемая митрополитом Львовским графом Андреем (Шептицким). В Галиции насчитывалось более 2,5 миллионов униатов, часть которых традиционно считали себя русскими, другие же называли себе украинцами. Вернувшись во Львов, митрополит Андрей (Шептицкий) пытался распространить свою юрисдикцию на Волынь, где появилось несколько униатских приходов. Он назначил своего спутника во время интернирования в Россию И. Бочана викарным епископом в Луцк. Но польские власти увидели тут угрозу украинизации Волыни, которую они тогда надеялись еще полонизировать, и выдворили Бочана из Луцка. Волынь, Полоцк, Холмщина оказались недосягаемыми для Львовской униатской митрополии. Это не значит, конечно, что правительство было против распространения унии среди православных, живших на тех землях. Прелат латинского обряда бывший архиепископ Могилевский Рооп более оптимальным считал иной путь. Он советовал: "На одной и той же территории не следует устанавливать двух параллельных церковных властей, а необходим один епископ для двух обрядов", - и добавлял к этому: "Целибат необходимо распространить среди русского духовенства,.. это содействовало бы оживлению славянского обряда, давно застывшего... Так бы само собой народ обращался в католичество, а обряд был бы делом второстепенным" [11] .
    В 1923 г. в Подлясье местный католический епископ латинского обряда Генрих Гжеждзецкий испросил у Римской курии дозволение вести униатскую пропаганду среди православных на территории своей епархии и включать вновь образуемые католические приходы восточного обряда в свою юрисдикцию. Аналогичные полномочия в 1925 г. получили католические епископы Волыни, Луцка и Полесья. Новообразованные общины и назывались иначе, чем униатские приходы Галиции - это были парафии католического костела (приходы Католической церкви восточно-славянского образца). Никаких попыток украинизации в этих парафиях не допускалось. Богослужение совершалось в них на церковнославянском языке, но с некоторыми отличиями от принятого в Галиции устава. Костел и польские власти надеялись, что эти приходы будут быстро полонизироваться. В восточные воеводства Польши с миссионерскими целями направлялись монахи-редемптористы и иезуиты. Кадры униатских миссионеров готовили в Восточном институте в Люблине и в духовной семинарии в Дубне на Волыни. Студентами этих школ становились униаты-галичане, перешедшие в унию выходцы из православной среды, а также католики латинского обряда. Главным центром униатской пропаганды в Речи Посполитой стал униатский монастырь, основанный специально с миссионерской целью в Альбертине в имении графа Пусловского около Слонима в 1924 году. Организаторами и руководителями этого центра были иезуиты, вначале француз Филипп де Ронни, после его отъезда ксендз А. Неманцевич белорусского происхождение. Трудности, с которыми столкнулась униатская миссия, побуждали Рим ко все более широкой опоре на местный язык: на Волыни - украинский, и даже на украинофильские настроения. В 1931 г. Рим, вопреки желанию польского правительства, назначил в Дубну апостолическим визитатором униатских общин восточного обряда на Волыни епископа Чарнецкого, украинского происхождения, правда, не уроженца Галиции. Чарнецкий основал в Дубне семинарию, в которой процветало украинофильство, так что благодаря энергичной поддержке из Рима миссия продолжала действовать в восточных воеводствах Польши и за пределами Белоруссии, но с начала 30-х годов она встречала все большее недовольство со стороны польских властей и влиятельных политических кругов, в согласии с которыми была и большая часть католического духовенства Польши.
    Каковы были результаты массивной прозелитической пропаганды унии в Белоруссии и на Волыни? Они оказались несоизмеримыми с затраченными усилиями и с возлагавшимися на униатство надеждами. Согласно польским статистическим данным за 1931 г., за пределами 4 галицких воеводств в Польше проживало 27 тысяч униатов; через год, как явствует из материалов Пинской униатской конференции 1932 г., число униатов за пределами Галиции сократилось до 24 тысяч. В это время униатский клир насчитывал 46 священников и 4 диакона. Данные по регионам примерно такие; на Волыни в 1931 г. было 11.000 униатов, в Люблинском воеводстве - 3000. В 1935 г. в Виленском воеводстве было 4 униатских прихода, 7 священников и около 3000 прихожан; в Подлясье - 9 священников и около З200 прихожан; в Альбертине - 58 миссионеров и около 300 прихожан из окрестных деревень. Какую-то часть униатов составляли, несомненно, простые переселенцы из Галиции. Таким образом, униатская затея, предпринятая с таким размахом, с такими грандиозными целями впервые после Бреста, на этот раз решительно провалилась. Православный народ Западной Руси сохранил преданность вере отцов - святому Православию.
    Разочаровавшись в униатской миссии и отказавшись от нее, польские националисты, формулировавшие восточную политику правительства, предпочли иные пути: привлечение православных в католичество латинского обряда либо полонизацию православных общин. 31 июля 1924 г. в Польше был принят закон, допускавший употребление в школьном преподавании восточных воеводств двух языков - польского и русского. Преподавание православным детям Закона Божия в 20-е годы, за исключением отдельных школ на Волыни, где употреблялся украинский язык, велось на русском языке. Поскольку, однако, в преподавании других предметов в школах все большее распространение получал польский язык, знание русского языка среди детей белорусов и украинцев падало. И вот 11 мая 1927 года министр культов издал рескрипт, в котором предписывалось преподавать Закон Божий на родном языке. На основании этого рескрипта власти стали настаивать на перемене языка обучения в некоторых местностях: в Гродно по требованию школьного инспектора Закон Божий стал преподаваться православным детям на польском языке. По инициативе члена Верховного совета "Русского народного объединения" (РНО) в Польше А. В. Наумюка 600 человек выразили на родительском собрании протест против акта языкового насилие; но протест этот последствий но возымел - им грубо пренебрегли.
    В 1936 г. митрополия согласилась на требование министерства исповеданий в дни государственных праздников совершать богослужения на польском языке. Митрополит Дионисий сам совершил молебен в митрополичьем соборе 11 ноября на польском языке. По приходам разосланы были переводы панихиды и молебна на польский язык. Между тем, переводы были из рук вон плохи; ряд литургических выражений переведен был неточно, с грубыми богословско значимыми нарушениями смысла. Например, "диавола упразднил" переведено "zпisczyl szatana", то есть "сатану уничтожил"; "в землю мя обратил", то есть "обратил в прах" переведено как "na ziemie mie wrocil" - "на землю меня вернул". Любопытно, что опыт перевода богослужебных текстов на польский язык негативно оценил и один католический польский автор Мацкевич, редактор газеты "Slowo". Он писал в статье "Kyrie eleison", что переводы творений Кирилла и Мефодия на современный польский язык "с точки зрения культурной и духовной есть чудовищный, отвратительный вандализм" [12] . В другой статье тот же автор писал: "Слыхал я, что польский солдат должен молиться на польском языке. Иосиф Пилсудский был тоже польским солдатом, но молился по-латыни. Православный крестьянин почему-то должен молиться по-польски, тогда как католики-униаты молятся на церковнославянском языке. Господа бюрократы вообразили, что это лучший способ поднятия в православном крестьянине польского патриотизма!" [13] .
    Особенно энергично польский язык внедрялся в пасторское окормление православных солдат Польской армии. В мае 1935 г. митрополит Дионисий разрешил военному духовенству в тех случаях, когда этого желает паства, проповедовать на польском языке. Разрешение превратилось скоро в предписание, причем насчет желаний польских солдат решали их командиры католического вероисповедания. Православное военное духовенство Варшавского и Люблинского гарнизона стало вводить польский язык и в богослужение. А Люблинский воевода воспользовался этим почином, чтобы через поветовых старост потребовать того же самого и от православного духовенства воеводства. По указу митрополита Варшавского с 19З5 г. в православных храмах введено было пение в дни государственных праздников национального гимна Польши, естественно, на польском языке. В 1933 г. в белорусских церквах проповедь на русском языке оказалась под запретом. Священники часто не знали польского языка и вовсе прекратили проповедовать. Младшее поколение духовенства было уже в достаточной мере воспитано в польском духе; но простой православный народ национальности своей не поменял, по-польски понимал плохо; тем самым вообще подрывалось влияние Церкви на народ, и он внимательно вслушивался в закордонную большевистскую пропаганду.
    Незначительная часть православных в Польше, главным образом, живших на территориях со смешанным польско-русским населением, поддерживало полонизацию Церкви. В 1935 г. в Белостоке было образовано "Коло православных поляков имени маршала Пилсудского". Во главе движения стал Савицкий. Разумеется, это Коло пользовалось поддержкой со стороны правительства. По официальным статистическим данным, в Польше насчитывалось 588.068 поляков православного вероисповедания. По большей части это были люди смешанного, либо чисто русского происхождения, предки которых однако в нескольких поколениях были католиками и людьми польской культуры, потом вернувшимися в лоно Православия. Были среди так называемых православных поляков и русские, без всякого католического наследства, но полонизированные за годы существование возрожденной Польши. Употребление русского языка или местного, т. е. белорусского наречия, по официальной терминологии, принятой в Польше, в проповеди и церковнославянского за богослужением, власти квалифицировали как злокозненные усилия, направленные на денационализацию православных поляков - цинизм, заставляющий вспомнить слова из знаменитой крыловской басни: "Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом здесь чистое мутить питье мое с песком и с илом". С "Коло православных поляков" тесно сотрудничал основанный в Гродно Научно-издательский православный институт, который в своих публикациях пользовался польским языком.
    Усилия полонизаторов встречали отпор со стороны более сознательной и энергичной части православного духовенства; но иерархия считала себе вынужденной отвечать на протесты прещениями. Так гродненский благочинный Захайдаковский, выступивший против полонизации Православной Церкви, переведен был в глухой сельский приход на Волынь. В прощальной проповеди перед отъездом на Волынь он сравнивал епископа Гродненского Савву с Иудой Искариотом. 2 февраля 1937 г. в газете "Новая искра" напечатано было обращение "В Священный Синод Православной Церкви в Польше": "Мы, нижеподписавшиеся жители деревень: Коптевка, Полоткова, Горница, Кориневичи, Колпаки, Соломянка, Гривка, настоящим обращаемся в Синод с протестом против посягательств на церковнославянский язык в нашей Святой Православной Церкви и замены его языком польским". Под этим обращением стоят 842 подписи [14] . Народ свое возмущение выражал порой в крайне острых формах: так однажды в 1938 г. в Гродно разгневанные жители сорвали с епископа Саввы архиерейское облачение. Но самое серьезное противодействие полонизаторам оказывали русские политические круги в Польше, в основном, "Русское народное объединение". 6-7 декабря 1936 г. съезд "Русского народного объединения" настаивал, в частности, на сохранении церковнославянского языка в богослужении и русского - в проповеди, обучении Закону Божию и в церковном делопроизводстве. Между 1938-39 гг. в официальном делопроизводстве Православная Церковь в Польше перешла на польский язык.
    Языковая сумятица вносилась в жизнь Польской Православной Церкви локальными опытами ее украинизации. Правда, проводилась она не столько под давлением сверху, сколько усилиями политизированных церковных деятелей Волыни, отчасти пользовавшихся поддержкой со стороны униатов Галиции. В 20-е годы украинизация Православной Церкви на Волыни, но отнюдь не на Холмщине, встречала благожелательное понимание со стороны маршала Пилсудского. По обе стороны советско-польской границы развивались тогда процессы, которые спроектированы были еще до I мировой войны в генеральном штабе Австро-Венгерской империи.
    В самом начале 20-х годов, когда Волынскую епархию возглавлял будущий митрополит Дионисий, польскими властями легализована была политическая организация "Украинское Волынское объединение", но на Холмщине попытки образовать украинскую партию были тогда же немедленно пресечены. В своей программе Украинское объединение, в частности, потребовало, чтобы богослужение для украинского народа совершалось на понятном ему (имелось в виду - не на церковнославянском) языке, хотя в действительности церковнославянский язык, конечно, понятен украинцам не менее, чем великороссам. В Луцке начал выходить еженедельник "Украiнська нива", в котором печатались статьи, враждебные России и русскому народу. Поначалу, правда, дело не дошло до богослужения на украинском языке, чего не было даже в униатских приходах, но идя навстречу украинофилам, Священный Синод 14 декабря 1922 г. постановил совершать богослужение в православных епархиях с украинским, белорусским или польским населением на церковнославянском языке с произношением, которое характерно для соответствующей местности, с так называемой "вымовой"; разрешалась также, если прихожане этого желают, проповедь на местном языке. Против украинизации Православной Церкви выступали тогда местные пастыри и церковные деятели из мирян. Настоятель митрополичьего собора протопресвитер Терентий Теодорович в 1926 г. писал в газете "За свободу": "Большое и губительное для внутреннего строительства Церкви зло, когда ее интересы сплетаются воедино с интересами мирской политики... Не религиозный подъем, не церковные настоятельные нужды лежат в основе украинизации Церкви, а чисто мирской национальный интерес... Украинизация богослужения грозит разделениями в Церкви, большими распрями, что подтверждается не только церковным бесчинием в Америке, но и у нас" [15] .
    Натиск украинизаторов особенно усилился после хиротонии на викарную Луцкую кафедру архимандрита Поликарпа (Сикорского), в прошлом начальника канцелярии у Семена Петлюры, рьяного украинского националиста. В бытность настоятелем Жировицкой обители он при каждении храма демонстративно обходил икону Казанской Божией Матери, громко изрекая при этом: "цэ нэ можно, цэ кацапска". В июне 1934 г. епископ Поликарп впервые отслужил Литургию на украинском языке в Ровенском соборе, при этом грубо толкнул отказавшегося сослужить ему "на мови" настоятеля собора протоиерея Димитрия Сайковича. Возмущенные прихожане побили расшалившегося архиерея; при виде кощунственного бесчинства в храме второй священник о. Частковский упал замертво от разрыва сердца. О. Сайковича сместили, а на его место поставили священника Яковлева, украинца и украинизатора великорусского происхождения, который сумел угодить епископу Поликарпу в ревностной украинизации Ровенщины.
    28 августа (10 сентября), в день памяти обретения мощей преподобного Иова Почаевского, когда в Лавру съехалось несметное множество богомольцев, предводители так называемого "Беспартийного блока сотрудничества с правительством" Буря и Скрыпник (недавно скончавшийся лже-патриарх Мстислав) учинили в обители грандиозную хулиганскую демонстрацию. Во время крестного хода, возглавляемого митрополитом Дионисием в сослужении всех православных епископов Польши, сонма духовенства, над молящимися взвилось несколько десятков жовто-блакитных флагов, демонстранты развернули плакат с требованием создания Украинской церкви, раздались крики с угрозами москалям.
    Угрожая митрополиту Дионисию, один из бандитов хотел ударить по голове митрополита палкой, которую в последний момент удержал казначей Лавры. На лаврскую колокольню водружен был жовто-блакитный флаг. При виде этого безобразного зрелища из уст архиепископа Алексия (Громадского) раздалось странное восклицание: "Як гарно!" Хулиганствующие демонстранты не увлекли молящихся, наблюдавших происходившее с горькими чувствами. Учинив бесчинство, группа из 100 человек во главе со Скрыпником и Бурей вышла из Лавры на базарную площадь Почаева и митинговала там "за Украiнську Церкву".
    После Почаевского скандала митрополит Дионисий уступил натиску украинизаторов и в 1934 г. перевел архиепископа Алексия (Громадского) из Гродно на Волынь в Кременец [16] . До революции владыка Алексий в протоиерейском сане был ректором Холмской Духовной Семинарии, и тогда он обнаружил себя как горячий русский патриот. Состоял в союзе Архангела Михаила, написал книгу по церковной истории Холмщины, которую справедливо охарактеризовали как "сплошной гимн русскому политическому и национальному самодержавию", но в Польском государстве архиепископ Алексий радикально переменился и стал одним из ревностных украинизаторов Церкви.
    Архиепископ Алексий начал издавать на украинском языке епархиальную газету. На украинском языке он говорил проповеди в храме, что смущало часть прихожан, которые, хотя и сами все почти были местного происхождения, но сознавали себя частью единого русского народа; в 20-30-е годы на Волыни термин "украинец" больше воспринимался еще не столько как этноним, сколько как обозначение политической ориентации, почти как синоним "самостийника". Когда при объездах епархии настоятели приходов приветствовали владыку Алексия на русском языке, они получали переводы в другие, удаленные приходы. Переводились в иные приходы или вовсе отчислялись за штат и те священники, которые продолжали проповедовать на русском языке или не использовали украинского языка в преподавании Закона Божия.
    В 1937 г. в Волынской епархии было официально разрешено совершать богослужение на украинском языке. Украинизация на Волыни явилась симптомом политизации церковной жизни; в сознании части духовенства попечение о духовном окормлении своей паствы, о спасении человеческих душ отодвинуто было политическими страстями. Вслед за духовенством и местной интеллигенцией политизировался и простой народ, раздираемый агитацией враждующих партий в разные стороны. С болью и горечью писал о религиозном упадке и опасном духовном помрачении народа известный церковный публицист А. Попов: "В селах Волыни церковная жизнь резко изменилась: весь ее строй допустимо назвать анархией: в каждой семье существует два-три различных убеждения по церковному вопросу: родители потеряли влияние на своих детей - оно перешло к Скрыпникам, "украинским" священникам и коммунистам. Семья и мирное трудовое сельское общество превратились в политические партии; церковный погост - в место для митингов, рукопашных схваток и издевательств над религией вообще. Во время богослужений у самой церкви послышались звуки интернационала, советские похабные частушки, стрельба, музыка, свист. Храмы наполовину опустели. Власти открывают одну за другой коммунистические ячейки и целые организации. Сельская молодежь Волыни потянулась в городские тюрьмы и суды. Преступления, пожары, демонстрации безбожников, сектантские выступления множатся с каждым днем.." [17] .
    Польские власти в 20-е годы и в начале 30-х годов поощряли украинизацию Православной Церкви, видя в этом одно из средств отрыва ее от Москвы, но впоследствии, особенно после убийства в 1934 г. украинскими националистами министра Перацкого, украинское националистическое движение, к которому принадлежали и украинизаторы Церкви, стало вызывать у них серьезную озабоченность. В 1938 г. покровитель церковных украинизаторов Волынский воевода Н. Юзевский был переведен на запад Польши. Полонизация, которая давно уже навязывалась православным приходам Подлясья, Полесья, Гродненщины, теперь, по видам польского правительства, должна была бескомпромиссно проводиться и на Волыни, но оставались уже считанные дни для проведения какой бы то ни было польской политики на востоке. Близился крах государства.
    Среди испытаний, выпавших на долю Православной Церкви в Польше, помимо униатской экспансии, колонизации и украинизации, была еще и прямая агрессия против нее: конфискация движимого и недвижимого имущества, захват православных храмов, их разрушение, аресты священнослужителей и мирян, не говоря уже о публичных, в том числе и печатных, оскорблениях Православной веры.
    Захваты православных храмов католиками на территории Польши начались еще в 1919 г. На юридическом языке разорение Церкви называлось ревиндикациями. Костел затребовал передать ему то имущество Православной Церкви, которое ранее, до воссоединения униатов Белоруссии на Полоцком соборе в 1839 г. и Холмщины в 1875 г., принадлежало греко-католической церкви - всего 718 храмов; при этом грубо игнорировалось то обстоятельство, что ранее, до введения унии, это имущество, эти земли, эти храмы были православными, некоторые же храмы хотя и строились униатами, но на месте стоявших здесь прежде православных церквей. Иск, врученный костелом, включал претензию на треть всего имущества православных общин. Варшавский суд в 1933 г. постановил 70 церквей передать костелу, а судьбу других 708 передавал усмотрению местной администрации. И теперь храмы, как и до суда продолжали отниматься в административном порядке. Так в трех белорусских епархиях: Виленской, Гродненской и Полесской - из бывших здесь до 1914 г. примерно тысячи приходов сохранилось за время польского господства около половины. Как пишет историк Белоруссии к Белорусской церкви епископ Афанасий (Мартос), "польские власти закрыли все церкви в учебных заведениях, госпиталях и тюрьмах; отняли от православных более 100 приходских церквей, некоторые отдали католикам, а часть оставили вообще закрытыми; более десятка церквей вообще разрушили. Из 13 мужских и женских монастырей довоенного времени осталось здесь пять. Остальные 8 монастырей (6 мужских и 2 женских) передали католикам или использовали на государственные нужды" [18] . В разное время с 1919 по 1936 г. католическим костелом захвачено было 15 приходских церквей в Волынской епархии, 42 - в Гродненской, 18 - в Виленской, 6 - в Полесской, 155 - в Варшавско-Холмской. Закрыты и запечатаны были 23 храма в Гродненской, 89 - в Варшавско-Холмской и по 7 церквей в Волынской, Виленской и Полесской епархиях. Униатам переданы были Турковицкий, Супрасльский, Вировский, Радачинский, Лесненский, Красностоцкий и Виленский женский монастыри. В волынском селе Жабча местный католический священник захотел отнять храм у православных, не имея на то никаких оснований. Но он опирался на вооруженную помощь так называемых осадников - польских военных колонистов, размещенных на конфискованных у православных землях. Осадникам давали по 10 десятин земли на мужскую душу, осады размещены были в восточных воеводствах Польши для полонизации этих земель близкий аналог милитаризованным поселениям израильтян на Западном берегу Иордана. Ксендз вместе с осадниками не один раз являлись в Жабчу для захвата храма. Православные для защиты церкви заперлись в ней вместе с настоятелем и оставались там в течение двух недель днем и ночью. Стояли трескучие январские морозы. И вот в воскресенье во время Литургии, когда храм был открыт для народа, ксендз вместе с осадниками и полицейскими ворвался в алтарь, священника вывели силой из храма, сорвав с него облачение. Молящихся прогнали из церкви прикладами. Потом уже вне храма произошло столкновение между православными, защищавшими своего настоятеля, и полицейскими. Несколько человек было ранено. Храм закрыли и опечатали. Через несколько недель его вернули православной общине, но нескольких православных участников столкновения предали суду и приговорили к тюремному заключению. Эта трагическая история лишь одна из многих, случавшихся тогда повсюду на востоке Польши. Особенно тяжелые удары по Православной Церкви нанесены были в землях со смешанным православно-католическим населением: в Подлясье и на Холмщине. В 1914 г. на Холмщине было 393 православных храма, а в 1938 г. оставалось лишь 229 храмов. Но в 1939 г. за один год православная Холмщина потеряла еще 176 храмов; так что к концу существования межвоенной Польши там осталось лишь 53 православных прихода. В самом древнем православном городе Холме, поляками переименованном в Хелм, из 14 православных храмов довоенных лет к 1937 г. богослужение совершалось лишь в двух. Какова же судьба остальных? Две церкви взорвали динамитом, несколько храмов разобрали на кирпичи, в одном храме устроили кинотеатр, в другом сельскохозяйственную выставку, в третьем разместили пожарную команду; и наконец, еще одну церковь приспособили под жилые помещения. Практику большевиков по борьбе с Православной Церковью здесь на Холмщине копировали вполне детально, до мелочей.
    Советский опыт использовался польскими властями и в демонстративном осквернении православных святынь. Вокруг храма в центре Белостока местными властями устроен был грохочущий, визжащий аттракцион, а к самой церкви прикрепили вывеску "лунопарк". С первых лет существования восстановленного польского государства в русских гарнизонных церквах устраивались военные склады, где хранили фураж, дрова, уголь; а в некоторых размещали конюшни или даже устраивали гарнизонные отхожие места. Осквернениям подвергались и православные кладбища. Во Львове разорено было русское военное кладбище, на котором покоились останки около 3600 российских офицеров и солдат, павших в боях с Австро-Венгерской армией. Военное кладбище называли "Холмом Славы". За два межвоенных десятилетия в Польше взорваны были сотни храмов. Эта горькая участь не миновала и великолепный православный собор в центре Варшавы, один из лучших памятников неовизантийского зодчества второй половины XIX века. Храм взорвали в 1922 г [19] . При этом погибли великолепные мозаики. Утрата эта соизмерима с гибелью храма Христа Спасителя в Москве, оказавшегося под пятой Л. М. Кагановича. Взрыв православного кафедрального собора в Варшаве, учиненный самими варшавянами, явился прологом того шквала разрушений, под которыми два десятилетия спустя погибла Варшава. Но польским шовинистам Варшавы и этого было мало. В газете "Kuryer Czrwony" некий автор в 1933 г. требовал разрушить и новый православный кафедральный собор в предместье польской столицы, чтобы "на западной панораме Праги не сияло грязное восточное ПЯТНО" [20] .
    Печатные оскорбления Православия и православных, подобные призыву журналиста- вандала раздавались и со страниц других польских газет. С крайней деликатностью реагируя на один из ругательных выпадов газеты "Dziennik Willenski", архиепископ Пантелеимон (Рожновский), пребывавший на покое в Жировицком монастыре, писал в "Русском слове": "Во всей статье православные ни разу не названы своими именами, но постоянно называются схизматиками, и даже говорится, что святая обитель (речь идет о Жировицком монастыре) теперь "в руках наследников грабителей-схизматиков". Между тем, так выражаться не только некультурно, но и в высшей степени обидно для всех, о ком это говорится, и грешно" [21] .
    Несмотря на конституционное равноправие, Православие в Польше, в особенности же православное духовенство, не пользовалось такой же защитой со стороны законов и властей, как католическое большинство. Многие из священнослужителей не получили польского гражданства и оказались в своих приходах иностранцами, над ними постоянно висел Дамоклов меч изгнания из страны. Православных клириков и мирян подвергали беззаконным задержаниям, порой тюремному заключению и иным репрессиям. В 1923 г. в Яблочинском монастыре полиция напала на крестный ход, избила его участников, а собравшиеся в обители священники подвергнуты были арестам. Огромные масштабы приобрела в Польше конфискация земель, принадлежавших православным приходам. С 1924 по 1936 г. в Волынской епархии православные общины утратили 17.000 десятин земли, в Гродненской - 8567, в Виленской - 6906, в Полесской - 1946, в Варшавско-Холмской около 40.000 десятин; всего же Православная Церковь в Польше лишена была за это время 73.419 десятин земли. В результате столь грандиозного ограбления приходы стали нищими, на содержание причта оставалось в приходе по 4-7 десятин пахотной земли.
    Новый этап в разрушении Православной Церкви начался в 1938 г. после заключения польским правительством с Ватиканом договора, основанного на ранее подписанном конкордате. Этот договор касался судьбы православных храмов и земельных владений, все еще принадлежавших Православной Церкви, на которые однако претендовал костел. По этому договору требования костела подлежали полному удовлетворению. В одном только 1939 г. на Холмщине в результате исполнения правительством этого договора, Православная Церковь утратила 176 церквей. Множество церквей варварски уничтожили. За несколько месяцев разрушили 130 церквей, 10 молитвенных домов и 2 монастыря. В Люблинском воеводстве 3 храма было сожжено злоумышленниками, но полиция не обнаружила поджигателей. В Турковицком монастыре, где хранилась древняя чудотворная икона Турковицкой Божией Матери, по приказанию Грубешовского уездного старосты разрушена была часовня. В июле 1938 г. по распоряжению старосты Томашовского уезда уничтожили деревянный храм в Лящеве. При этом полиция арестовала местных прихожан храма, в основном стариков и детей, которые, когда ломали церковь, находились подле нее и оплакивали свою святыню. Негодяи, которым власти заплатили за разрушение Лящевской церкви, разрыли могилу священника, погребенного в ограде храма, тщетно надеясь найти в ней золотой крест; полиция им в этом препятствий не чинила. Размах безудержного вандализма, обрушившегося на Православную Церковь в Польше в самый канун гибели государства, вызвал недоумение и внутреннее несогласие даже в католической и униатской среде, у тех, кто не до конца утратил христианскую совесть. Глава униатов Галиции митрополит Андрей (Шептицкий), который отнюдь не принадлежал к числу друзей Православной Церкви, счел своим долгом во время разбоя на Холмщине, в 1938 г., в особом архипастырском послании заявить: "Поразительные события, которые происходят в последние месяцы на Холмщине, побуждают меня публично выступить в защиту наших братьев, не воссоединенных греко-кафолических христиан Волыни, Холмщины, Подлясья и Полесья, и призвать вас к молитве за них и к подвигу покаяния, чтобы испросить у Неба милость Божию... Все церковно-воссоединенные христиане болезненно переживают удар, которым поражено дело унии. Собратья на Холмщине убивают в душах наших православных невоссоединенных братьев саму мысль о возможности церковного воссоединения; и Католическая церковь предстает перед ними как враждебная сила, опасная для православного народа. В глазах нескольких миллионов населения Польши Апостольский Престол стал совиновником происходящих разрушений. Между Католической и Православной церквами выросла новая пропасть. Кто же дерзает на столь неслыханные дела, противоречащие интересам государства и порывающие с традицией маршала Юзефа Пилсудского?... К сожалению, мы должны и в этом моральном ударе по идее церковной унии, по авторитету Вселенской Церкви и Католического Престола видеть триумф врагов Церкви - вольных каменщиков" [22] .
    Православный народ не оставался безучастным к горькой участи своей Церкви. Особенно громко свой голос в защиту Матери-Церкви возвышали русские общественные и политические деятели. Известный поборник православия и российский патриот В. В. Богданович выступил с большой речью в Сенате, содержанием которой был рассказ о бесправии Православной Церкви, о насилиях против верных, о конфискации церковного имущества, о разрушении храмов, о кощунственных оскорблениях Православной веры и православных, оказавшихся в польском государстве, несмотря на конституционное равноправие граждан, бесправными париями. Положение Православной Церкви в Польше противоречит Конституции страны, утверждал сенатор. В своей речи он привел такие потрясающие статистические данные: в СССР к 1929 г. у Православной Церкви было отнято 27 % всех храмов, а в Польше - 45 %. Сенатор В. В. Богданович потребовал неукоснительного соблюдения Конституции государства, потребовал привести правовой статус Православной Церкви в соответствие с ней и прекратить антиправославный террор.
    В еженедельнике Варшавской митрополии "Воскресное чтение" регулярно печаталась информация о разрушении православных храмов, о незаконной конфискации церквей и передаче их костелу, об оскорблениях и дискриминации православных священнослужителей и мирян.
    Положение православной иерархии в Польше, вышедшей под давлением правительства из канонического послушания Московской Патриархии, в значительной мере подобранной польскими властями, затрудняло ее в действиях, направленных на защиту Церкви и противостояние разрушительной политике правительства. Тем не менее, когда развертывался последний перед гибелью Польского государства трагический акт варварского разгрома Православной Церкви, Святейший Синод в окружном послании от 16 июля 1938 г. заявил: "Все знают, что произошло в последние дни на Холмщине и в Подлясье, где издревле сияла святая православная вера и где наши предки с давних пор славились своей верностью Православию. И ныне в этих скорбью объятых землях живет более 250.000 православных, чьей верой и верностью дорогой их сердцам Православной Церкви восхищался весь мир. У этих людей разрушили более 100 церквей. Уже одно то обстоятельство, что для достижения некоей пресловутой цели понадобились такие меры, как уничтожение храмов Божиих и кощунственное поношение святынь, легко говорит о крепости и непоколебимости православного духа населения Холмщины и Подлясья... В знак нашего сострадания и молитвы мы устанавливаем 19, 20 и 21 июля трехдневный молитвенный пост, как научили нас тому богобоязненные ветхозаветные иудеи и первые христиане" [23] .
    2 июня 1938 г., в разгар погрома Православной Холмщины, митрополит Дионисий обратился с телеграммой к маршалу Ридц-Смиглому: "Во имя справедливости и христианского милосердия я умоляю Вас остановить разрушение храмов Божиих". Но вопль митрополита остался без последствий [24].
    Страдания православных в Польше привлекли к себе внимание людей во всем мире. Особенно потрясена была ретивостью польских властей, соревновавшихся с большевиками во вражде к Православной Церкви, русская эмиграция. Еще 8 марта 1936 г. в Нью-Йорке состоялось Общее русское народное собрание, посвященное 75-летию Великой реформы 1861 г. В собрании участвовали представители 14 русских национальных организаций. Одной из главных тем собрания стало положение Православной Церкви в Польском государстве. Вынесена была резолюция против гонений на Православие в Речи Посполитой. Эти гонения русская эмиграционная общественность назвала "пережитками средневекового варварства". Обращаясь к Польскому правительству, участники Собрания предупреждали, что "такая антиславянская и антибратская политика чинов польской администрации в черную для России годину приведет в будущем к новой борьбе и ожесточению сердец польского и русского народов, что являлось тягостной ошибкой в прошлом и чего, конечно, всячески следует избежать в будущем" [25] . Резолюцию протеста подписали православные иерархи в Америке: архиепископы Виталий, Адам и епископ Макарий. Текст резолюции был разослан в 19 стран - Патриарху Сербскому Варнаве, русским православным епископам, крупным русским общественным организациям, в редакции русских и иностранных газет, Римскому папе, в Лигу Наций, президенту Польской республики, митрополиту Дионисию и по другим адресам. Митрополита Дионисия эта резолюция протеста повергла в тревогу. Он счел необходимым во всех изданиях Православной Церкви в Польше напечатать свое обращение к Польскому правительству, в котором, в частности, говорилось: "Имею честь препроводить копию письма Председателя Всероссийского Народного Крестьянского Союза в Америке от 25 марта с. г. вместе с копией присланной мне резолюции "О преследовании Русской Православной Церкви в Польше". Одновременно выражаю свое самое глубокое возмущение ввиду провокационной акции, подчеркивая, что вопрос резолюции внесу на чрезвычайную сессию Синода, каковая будет созвана в ближайшее время. Таким образом желаю публично выразить горячую привязанность Автокефальной Православной Церкви в Польше к государству и опровергнуть гнусные инсинуации" [26] . Чрезвычайная сессия Священного Синода была созвана 20 июня. В своем определении Синод аттестовал упоминание о "многочисленных случаях преследований православных" в резолюции Американского собрания русской общественности как "гнусные инсинуации". Зачинщиком кампании протеста против гонений на Православие в Польше назван был в определении Синода архиепископ Виталий, "противник нашей автокефалии и ненавистник Польши", что "легко свидетельствует о провокационном характере резолюции". По поводу грубого вмешательства польских властей в церковную жизнь, против чего протестовала русская эмиграция в Америке, в определении Синода сказано, что "Польша - суверенное государство, которое имеет право вникать во все стороны бытия и жизни своих граждан и устраивать эту жизнь сообразно с порядками и интересами общего целого" [27] .
    Апология властей, развязавших гонение на Православие, самой Православной Церкви не была, конечно, актом предательства, как оценили этот прискорбный документ пылкие ревнители Православия и русские патриоты. Определение Синода всего лишь демонстрировало всему миру меру церковной несвободы в конституционном демократическом государстве и убедительно подтверждало правоту тех, кто, находясь за пределами досягаемости сил, враждебных Православию, возвышал свой голос в защиту обездоленного и гонимого русского православного меньшинства в Речи Посполитой, участь которого была немножко лучше той, что выпала на долю их братьев по вере и крови в стране, порабощенной Коминтерном.
    Русская православная общественность в Польше, видя бессилие епископата, его неспособность защитить Церковь от агрессии против нее, пришла к выводу, что для правильного устроения церковной жизни, для преодоления внутрицерковных разделений, для того, чтобы добиться от правительства реальных гарантий церковной свободы и невмешательства властей во внутрицерковные дела, необходимо созвать собор с участием не только епископов, но также представителей клириков и мирян, подобный Всероссийскому Поместному Собору 1917-18 гг. 6-7 декабря 1936 г. в Варшаве состоялся съезд "Русского Народного объединения", на котором была принята развернутая резолюция по церковному вопросу, критикующая действия епископата во главе с митрополитом Дионисием.
    В резолюции говорилось, что "по церковному вопросу Съезд констатировал, что православная иерархия, нарушив принципы соборного устроения Церкви и не дожидаясь созыва на канонических основаниях поместного церковного Собора, произвела и производит ряд крупных нововведений, вопреки церковному сознанию верующего народа. Ничем не вызываемое введение нового стиля могло быть осуществлено лишь в некоторых местах, в том числе и в Варшаве, и решительно было отвергнуто подавляющим большинством православного народа. Создалось ненормальное положение, при котором великие праздники - Рождество Христово и др. празднуются в Варшаве в то время, когда все остальные приходы в митрополии продолжают Рождественский пост. Все это только вносит смуту, великий соблазн и недовольство" [28] . Но Священный Синод Православной Церкви в Польше по-прежнему не видел иной возможности для устроения церковных дел, кроме как через переговоры с правительством. В течение более чем полутора десятилетий правовой статус Православной Церкви, а также в значительной мере и ее внутреннее устройство регламентировались "Временными правилами". Ненормальность такого положении была очевидной. В результате переговоров польских властей с Синодом Православной Церкви выработан был текст "Внешнего устава Польской Автокефальной Православной Церкви", который 18 ноября 1938 г. подписал Президент, премьер-министр и министр вероисповеданий Польской республики. Через несколько дней после издания этого акта опубликован был "Внутренний устав Польской Православной Церкви". В этих двух документах ненормальное бесправное положение Православной Церкви получало юридически более солидное обоснование. Согласно "Внешнему уставу" для созыва Церковного Собора требовалась санкция министра вероисповеданий. С властями должны были согласовываться поставления епископов на кафедры. Епархиальный архиерей, прежде чем назначить священника или диакона на приход, должен был получить от местного воеводы справку об отсутствии возражений против предлагаемой кандидатуры. Преподавание Закона Божия православным детям переводилось в ведение министерства образования. За православными архиереями оставалось только право проконтролировать, чтобы назначенные школьными властями законоучители принадлежали к православному вероисповеданию. Никаких подобных стеснений не знал в Польше римско-католический костел, статус которого регламентировался актом международного права - конкордатом Польского правительства с Ватиканом.
    Не невинной формальностью было и состоявшееся при издании новых Уставов переименование Церкви - из Православной Церкви в Польше в Православную автокефальную Церковь. По существу это был акт юридического закрепления ее полонизации. Церковь православного народа Западной Руси, из которого только незначительная часть пользовалась государственным языком как своим родным, а массы простых людей им по существу вовсе не владели, становилась по своему официальному имени Польскою Церковью.
    Менее чем за год после издания навязанного Православной Церкви Внешнего и Внутреннего уставов, действие их прекратилось вследствие исчезновения самой Польской республики. 1 сентября 1939 г. фашистская Германия напала на Польшу. В считанные дни сопротивление польской армии было сломлено, и немцы оккупировали западные воеводства. 17 сентября в восточные воеводства Польской республики, в пределы исторической Западной Руси, вошла Красная армия. Западная Белоруссия, Волынь и Галиция были включены в состав Советского Союза, а национальные польские земли, а также территория Подлясья, Холмщины и Западной Галиции со смешанным польско-русским населением составили генерал-губернаторство Третьего рейха. Поляками католического вероисповедания гибель их государства с самого начала переживалась как великая национальная трагедия. Это было трагедией и для православных подданных Речи Посполитой, но им Польша была не матерью-родиной, а злой мачехой. Поэтому не только вторжение с Востока, которое совершалось все-таки кровными братьями православных Западной Руси, хотя и под водительством исконных врагов христианства, но даже нашествие с Запада православным населением бывшего Польского государства не воспринималось столь болезненно и трагически, как католиками. Тогда многие на Волыни, в Полесье, на истерзанной Холмщине тешили себя иллюзиями, потому что не вполне доверяли антикоммунистическим и антифашистским, или лучше сказать, антироссийским и антигерманским публикациям польской прессы, которая столь тенденциозно, столь лживо и враждебно трактовала на своих страницах вопрос о православном религиозном меньшинстве. Не говоря уж о том, что среди белорусов и украинцев в Польше много было жертв большевистской пропаганды, с доверием слушавших басни о счастливой колхозной жизни. Даже те люди, кто не отличался легковерием, все-таки рассуждали так: хуже, чем под поляками, не будет, потому что хуже некуда. В этом они ошиблись. Хуже, чем при поляках, стало не только при режиме нацистских ненавистников славян, хуже стало и в государстве, большинство населения которого составляли братья по крови.

    Примечания:

    1. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти 1917-1943 / Сост. М.Е. Губонин. М., 1994. С. 178-179.
    2. Акты... С. 184.
    3. Heyer F. Die Orthodoxe Kirche in der Ukraine von 1917 bis 1945. Koeln, 1953. S. 137-138.
    4. Акты... С. 320-321.
    5. Heyer F. Op. cit. S. 143.
    6. Афанасий (Мартос), архиеп. Беларусь в исторической, государственной и церковной жизни. Минск, 1990. С. 325.
    7. Heyer F. Op. cit. S. 146 (прим. 66).
    8. Ibid. S. 147 (прим. 71).
    9. Русское слово. [Варшава]. 1936. N 101.
    10. Попов А. Пора проснуться! СПб.; Париж, 1993. С. 20.
    11. Там же. С. 18.
    12. Slowo. [Варшава]. 1936. 14 сентября.
    13. Slowo. 1936. N 307.
    14. Попов А. Указ. соч. С. 77.
    15. Там же. С. 54-55.
    16. Там же. С. 60-65.
    17. Там же. С. 63.
    18. Афанасий (Мартос), архиеп. Указ. соч. С. 264.
    19. Попов А. Указ. соч. С. 36-52.
    20. Там же. С. 48.
    21. Русское слово. 1936. N 150.
    22. Цит. по: Heyer F. Op. cit. S. 154-155 (прим. 102).
    23. Ibid. S. 154 (прим. 101).
    24. Ibid. S. 154 (прим. 102).
    25. Попов А. Указ. соч. С. 69-70.
    26. Там же. С. 70.
    27. Slowo. 1936. N 26.
    28. Попов А. Указ. соч. С. 74.
Яндекс.Метрика

На главную страницу